* * *
Кристальной ясности уснувший час:
печенье утонувшее в стакане
с остывшим чаем спрашивает нас,
что нам сулит, незрим неумолкаем
последний миг перед туманом, но
ход вещи остановленной не легче,
чем смутно затихающие речи,
когда темно, светло, опять темно
* * *
и вот приходит — как всегда, опять
не второпях, но в стрόку лыко; ну,
(в который раз шепну тебе) менять
на силу тела дело ни к чему
словесное; как водится у всех,
незримое всё ближе ко двору:
в игру не входит больше боль утех,
ни розовое солнце поутру;
но снова сил пружина до души,
до крови молодой прямит слова,
а если дни и эти хороши, —
и тьма
— тепла умна юна жива
* * *
Вот наконец — осторожный, угрюмый,
скользкий и скорый, как поезд; грибной,
сильный, усиливающийся, многострунный,
серый, прозрачный, лихой, штормовой,
всласть разыгравшийся, злой не на шутку,
ласковый, теплый, колючий, хмельной,
прыткий, упрямый, увертливый, жуткий,
свежий, пузыристый, вкусный, парной,
бодро шагающий с севера к югу,
косо под ветер ложащийся сплошь,
свет занавесивший, сбившийся с круга,
бешеный, шумный, безжалостный дождь.
* * *
в это цветное лето
все чаще думаю о смерти,
которой и на свете нет —
если верить Тарковскому;
нет её обо мне, есть обо всех, кого нет,
и это отсутствие смерти обо мне
в нашем горячем дне
и есть смерть
сколько еще приливов и отливов
отчаянной надежды
будет,
за каждым из них освобождающее
притупление чувства конца,
благодаря тысяче причин:
вот и родители живы,
и много людей на свете старше меня
и
и
* * *
I
На стареньком велосипеде,
почти не касаясь земли,
катались, как малые дети,
казались волною вдали.
Теперь — навсегда, а тогда бы
блестела твоя хохлома —
кудрявые локоны папы
и русые волосы ма…
Последние краски хранили
сентябрьские вечера,
дрожали ресницы Марии
и руки младого Петра.
Хороним в лазурной короне
волнообразующий свет:
застывшую горечь Февроньи,
Петра твердокаменный след.
II
Наклоны, волюты и дуги,
вытягиваясь по оси,
сходили с юдольной излуки,
чертили спирали вблизи,
а дальше — чем свет, тем и больше —
сильней совпадали они
с небесной прозрачною толщей,
где тени скрестились в тени;
там спицы горят и сверкают —
вращение многих крестов
венчает окружность нагая
и многая лета частот;
и в сгустке внезапного рая
нащупываю, как вчера,
себя, меж объятий сгорая
Марии, Петра до утра,
а следом равниною мерной
без толики спиц и колёс
плоится полуночный первый,
последний и вечный мороз.
* * *
положивши на лапы мечту обо мне,
обреченно и хмуро варганящем кашу
в прогоревшей кастрюле на синем огне.
Ты куда убегаешь, любезная каша,
пузырями покрытая? Пляшешь, ворчишь,
а в углу пожилая незлая собака
расскажи мне, простое мое угощенье,
как спалил я тебя безрассудным огнем;
надо ж было, крупу в кипятке размочивши,
подождать, чтобы сгинули в сердце моем
разопревшие хлопья постылого мрака,
чтобы глубже вздохнуть и вольней, чтобы не
позабыть мне, что ждет пропитанья собака,
положивши на лапы мечту обо мне.
Братерство
I
Наше отечество — смешанный лес:
Липы, березы, осины и клёны,
Сосны и ели в пунктирах зелёных —
Наше отечество смешанный лес.
Наше отчество смешанный лес:
Лето и осень без веской причины
В зиму с весной погружают личины, —
Наше отечество смешанный лес.
Наше отечество смешанный лес,
Спелые тучи легки на разрез;
Тление духа и тела паренье…
Наше отечество смешанный лес:
Слепы провидцы, но радужны тени —
Наше отечество смешанный лес.
II
Наша вiтчизна — незайманий степ:
Ген — рiзнобарвний, мiнливий, як серце,
Сивий, чумацький, ясний перехресно —
Наша вiтчизна незайманий степ.
Наша вiтчизна незайманий степ,
Спiву напiвпоневоленi дзвони,
Вогник далекий — бентежний, червоний, —
Наша вiтчизна незайманий степ.
Наша вiтчизна незайманий степ,
Волi незламноϊ щирий наклеп
Горе, iззовнi подiбне до смiху…
Наша вiтчизна незайманий степ,
Неперевершене радiсне лихо —
Наша вiтчизна незайманий степ.
* * *
мама мамочка здесь и не здесь
порождающей сонмы грамматик
Cилы зиждущий знак не ломать их
но достроить и присно и днесь
эта давняя тёмная резь
воспалённых ресниц твоё платье
сорок тысяч заботливых братьев
так не видели б ясно как весь
силуэт твой прозрачный и русый
вижу я на просвет белой блузы
сквозь усмешку застывшую там
где не ходят стопами по тверди
аки посуху жизни и смерти
по водам всем сестрам по серьгам
* * *
Марии С.
так я привык что в соседней всегда
комнате между белейшим и белым
дремлющий всхлип вызывает туда
в миг полусонный тебя непременно
я провожаю глазами — беда? —
в сумрак соседний где нежное чудо
льётся в пластмассовую посуду
кто там живет золотыми огоньком
глазки протрёт и под тёплой рукою
ласковой крепкой твоею легко
снова взлетит над ночною землёю
тихо раздвинет пределы равнин
дальних времен ни меня ни тебя ни
даже дыхания нашего дни
не сохранят за
вольной душою лети шаровой
молнией между печалей подобна
слышу шаги осторожные словно
издалека мировой заревой
гул приближается вечный который
каждую ночь
в небе парящей Шотландии впору
медленный шепот в молочном краю
24.06.2021, 950 просмотров.
