Дополнительно:

Мероприятия

Новости

Книги

Памяти Владимира Маканина

Наталья Иванова

Настоящий русский писатель*

Трудно найти в нашей литературе писателя, который прошел самостоятельным, но легальным путем более полувека и сохранил творческую независимость при всех условиях и обстоятельствах.

Таков был Владимир Маканин.

Ни к кому не примыкая, будучи подчеркнуто беспартийно-внетусовочным, он как автор принадлежал всем. Всем, кто открыл, издавал, печатал. Да и просто — любил и читал его прозу.

Ровно, чуть иронично он относился к хуле и похвале, чутко — к премиям и наградам.

Непринужденность отношения к известности его не покинула даже в поздний период творчества, когда ему были вручены все из существующих российских и крупная европейская премии.

Обладая мощным мозговым аппаратом шахматиста и математика, он знал многое наперед, рассчитывал свои возможности. А где рассчитать не мог — предугадал.

Дар его развивался по нарастающей, наступательно. В авторе довольно простого по тем временам (1965 год) романа «Прямая линия» нет ни блестящего стиля, ни языковой игры, отличавшей раннюю прозу шестидесятников — и роман, в общем-то, прошел почти не замеченным на фоне фонтанирующих аксеновских рассказов и захватившей стадионы «эстрадной» поэзии. Читатель был увлечен иными, более яркими книгами, иными, более звонкими именами. Своеобразие Владимира Маканина отметили немногие.

Поздний расцвет его прозы пришелся на серое и глухое время 70-х. Рассказ «Ключарев и Алимушкин» дал метафору самой действительности и стал матрицей для зрелого Маканина: от одного счастье и даже сама жизнь убудет — другому прибудет. Почему? Кто виноват? А никто. Социальное и экзистенциальное содержание в их неожиданном единстве нашел для себя Маканин — и уже не убирал с этого двойного пульса свою чуткую руку: «Человек свиты», «Гражданин убегающий», «Антилидер». Повесть «Отдушина» резко обозначила «мебельное время» на переходе к 80-м. Повесть «Отставший» обнаружила уязвленную писательскую травму: да, я отстал от 60-х, не успел в их  «поезд» в  «Новый мир» и к Твардовскому, но, может, оно и к лучшему? Не обща — но отдельно?

Так шел и дальше — чуть отстраненно, дистанцированно от  «трендов» и  «брендов», посмеиваясь над «святынями», вплоть до лагерной прозы: «Лаз», за который не дали Букера (несправедливо), «Стол, покрытый сукном и с графином посередине» (за который дали Букера, но опять вроде несправедливо), — и непонятно каким чувствилищем угадавший «Предтечу» и Чечню ( «Кавказский пленный»)…

Хочется перечислить его романы, обозначавшие вехи российской действительности: и выбитый из списков на довольствие статус писателя ( «Андеграунд, или Герой нашего времени»), и чеченскую войну — не за победу, а за деньги ( «Асан»), и кризис околотворческой городской среды и диссидентства ( «Две сестры и Кандинский»). У него было парадоксальное мышление, он любил задевать, шокировать, подзуживать, провоцировать читателей и критиков, впрочем, может и поэтому все эти десятилетия не отводивших от него взгляда. Провокативны были и повесть «Один и одна», и  «Удавшийся рассказ о любви», где в образах постаревших шестидесятников, писателя-телеведущего и цензорши-бандерши угадывались реальные персонажи.

Маканин не остановился и пошел копать дальше. Так, как он умел. Так, как умел только он.

Теперь его нет. Нам осталось — перечитать и подумать над тем, что оставил настоящий русский писатель, упокоившийся на провинциальном сельском кладбище.


Юлия Качалкина

Писатель для читателей

Владимир Семёнович Маканин был чужд любым литературным и окололитературным тусовкам: увидеть его на каком-нибудь квартирнике или в клубе было нереально. Только официальные мероприятия, только серьёзная литература с серьёзным лицами.

До  «Асана» я о Маканине только слышала, не читала. А с этой книги — и читала, и работала с рукописями, придумывала, как бы представить молодым читателям прозу, из которой они сейчас мало что поймут без справки. Например, дебютная повесть  по мне так роман) про НИИ и молодых специалистов — «Прямая линия». Или его «Две сестры и Кандинский» — последняя крупная вещь.
С одной стороны, он был очень архаичным — в выборе жанров, в простраивании текстовой игры, в планировании премиальной судьбы. Но с другой, мог написать, скажем, «Предтечу» — текст, лишенный постмодернизации начисто и горящий даже для региональных книжных каталогов (потому что — про знания, про нашу страну, наш народ — понятно и не лукаво).

Больше всего я жалею, что мы так и не успели переиздать учебники за его авторством (Владимир Семёнович окончил мехмат МГУ и не бросал науку) и не написали вместе с ним его воспоминания  как бы хорошо именно сейчас было перечитать их).

Критики о нем писали мало, наверное, боялись масштабов творческой личности. Так что после ухода Владимир Семёнович получил уникальный сегодня шанс остаться истинно читательским автором. Вне моды и тусовок, вне скандалов и скоротечности. Уверенно и здраво, о главном.

Владимир Бондаренко

«Отставший»

Есть у Владимира Семеновича Маканина великолепная повесть «Отставший», вот он и сам был всю жизнь «отставший». Отставший от поколения шестидесятников, друзей-погодков, правивших тогда бал в русской литературе: Аксенов, Ахмадулина, Гладилин… Маканин даже ринулся было догонять их своей повестью «Прямая линия» (1965). Но вовремя сообразил, что, копируя шестидесятников, он так и будет всегда догоняющим. И потому, несмотря на хорошие отзывы об этой повести, шестидесятнический стиль напрочь оставил.

Отставший от коллег-математиков, хотя блестяще закончил мехмат МГУ, работал при Военной академии, и даже успел выпустить свою военно-математическую книгу, но и от них вовремя отскочил, разве что включил свою математическую логику в разработку повестей и романов.

Отстал он и от сокурсников по высшим сценарным курсам при ВГИКе, которые закончил, уже уйдя от военной математики. Вроде бы тоже неплохо начинал, по его прозе было поставлено несколько значимых кинолент (повесть «На первом дыхании» экранизировал Георгий Данелия в 1995 году, по рассказу «Кавказский пленный» в 2008 году снял фильм Алексей Учитель). Но шум киносуеты его угнетал.

Писатель всю жизнь был как бы в стороне от общего мейнстрима, от потока бегущих за славой и почестями, и советских и антисоветских, от традиционалистов и от авангардистов. Сам по себе. Хотя на самом деле он всех их опередил.

Подобно Андрею Битову и Александру Проханову, он очень быстро избавился от влияния модной исповедальной прозы и уже с  «Безотцовщины» (1971) пошел своим путем социального наблюдателя жизни, сочетающего психологический реализм с притчей.

Перелом в прозе Владимира Маканина связан и с тяжелейшей аварией, в которую он попал. Перелом позвоночника, мучительные боли, долгая больничная атмосфера изменили не только жизнь, но и прозу. Долгие годы Владимир Маканин работал в крупнейшем издательстве «Советский писатель». Думаю, что сочетание математического склада ума и редакторского опыта, плюс поневоле оседлый образ жизни, сделали из Маканина одного из лучших профессионалов в современной литературе. Его лучшие книги советского периода «Ключарев и Алимушкин», «Голоса», «Предтеча», «Где сходилось небо с холмами». Повесть «Предтеча» стала событием в литературе начала восьмидесятых годов. От нее отказались все московские журналы. Я отвез ее в провинциальный «Север» и уговорил Дмитрия Гусарова внимательно отнестись к этому знаковому для того времени произведению. После «Привычного дела» Василия Белова маканинская «Предтеча» стала еще одной словесной глыбой, которую скатили на российское литературное пространство сотрудники «Севера».

Маканинское стремление обнаружить обыкновенного человека, нашего реального живого человека многого стоит. Он воссоздавал самые разнообразные характеры, мечтая выскочить из системы типажей, он ненавидит привычные типажи: «Вдруг понимаешь, что не человек ходит по твоей совести, а расхаживают там пять-шесть его черточек, не более того. Именно так… Возникает ощущение… что тебе по силам, может быть, изображение быта, мыслей, дней и ночей людских, черточек и штрихов характера, но сами-то живые в стороне…» Магия «Голосов» — так и тянет цитировать и цитировать.

В годы перестройки Владимир Маканин не пожелал стать одним из скоротечных заменителей Солженицына, не подписывал никакие ультрадемократические письма типа «Раздавите гадину». В самом своем значимом романе «Андеграунд, или Герой нашего времени» он сделал смелую попытку понять причины катастрофы, поразившей и страну, и души людей. Несомненный русский классик ХХ века, своей прозой он изменил всю современную русскую литературу.

Но и от жизни видного писателя, автора элитарнейшей прозы, может быть, самого лучшего городского писателя второй половины ХХ века, в конце концов, он тоже отстал. Такие звезды, как Владимир Маканин, тяжело заболев, как правило, отправляются на лечение в Америку, в Израиль или в Германию, на худой конец, в лучшие московские медицинские центры. Тяжело больной Владимир Маканин из Москвы уехал доживать в глухую деревушку в родных ему степях и пожелал быть похороненным на сельском кладбище поблизости от своего домика. Вот и появилось еще одно сакральное место в русской литературе, от Ясной Поляны и Михайловского, от лермонтовских Тархан до есенинского Константиново, от беловской Тимонихи до шукшинских Сросток. А теперь еще и маканинский поселок Красный под Ростовом-на-Дону.

Скорбим 

11.11.2017, 3550 просмотров.




Контакты
Поиск
Подписка на новости

Регистрация СМИ Эл № ФC77-75368 от 25 марта 2019
Федеральная служба по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций

© Культурная Инициатива
© оформление — Николай Звягинцев
© логотип — Ирина Максимова

Host CMS | сайт - Jaybe.ru